Садовая – Воротниковский переулок

От Сухаревой башни спускается к Цветному бульвару Садовая–Сухаревская. В низине, против Цветного бульвара, идет направо Екатерининский парк, в котором, по словам альманаха 1829 года, гуляли «соседние жители и те, которые в похвальном смирении не думают блистать собою ни в Кремлевском саду, ни на бульваре».

Отсюда поднимается в гору Самотечная-Садовая, переходящая в Садовую-Каретную. Наискось от улицы Каретный ряд (продолжение Петровки) в глубине двора стоит здание 3-го Дома Советов, прежде духовная семинария, а еще раньше дом графа �. А. Остермана. Опоясанный орденскими лентами всех цветов и весь завещанный орденами, этот 83-летний старик – «первый старшина Благородного Российского в Москве собрания» – разъезжал по городу в карете восьмериком и требовал, чтобы во время обеда за его спиной стояли гайдуки. Мисс Вильмот называла его «блестящим призраком», «привидением времен Екатерины II», а этот призрак переписывался по–латыни с митрополитом Платоном.

К дому Остермана примыкал сад боярина Стрешнева, а рядом с ним был загородный сад �. Н. Корсакова «Эрмитаж», где долгое время устраивались гулянья и концерты. Одно время «Эрмитаж» держал известный московский ресторатор Морель, а у него играл не менее известный струнный оркестр Сакса, о котором пели в куплетах:

Заиграет оркестр Сакса � запенится Аи...

В старые годы отчаянные семинаристы перелезали через забор своего сада в «Эрмитаж» посмотреть увлекавшие москвичей феерии Лентовского или фокусы придворного фокусника шаха персидского Роберта Ленца.

Недалеко от дома Остермана на Каретную–Садовую выходит Малая Дмитровка и ее продолжение – Долгоруковская, а еще дальше, на Садовой–Триумфальной, отходит влево Воротниковский переулок, в котором жил некогда приятель Пушкина – П. В. Нащокин, владелец знаменитого в свое время «нащокинского домика» – двухаршинной игрушки, стоившей десятки тысяч рублей. В домике вся обстановка, вплоть до щеточек и мелков на карточных столах, была выполнена по особому заказу, нередко за границей.

Нащокин был, что называлось тогда, широкою натурой. Влюбившись в артистку Асенкову, он, говорят, переоделся в женское платье и поступил к ней в горничные. Жизнь он вел самую странную: то швырял деньгами в буквальном смысле слова, то, за отсутствием дров и денег, топил печи дорогой мебелью; занимался спиритизмом и алхимией; сошелся с дочерью «степной Каталани» – цыганкой Олей – и дал за нее большой выкуп хору, а потом, тайно от нее, обвенчался с другой. Жизнь Нащокина могла бы, словом, послужить канвою для интересного романа приключений.