Садовая – Улица Кропоткина
Налево от Красных ворот в узком Трехсвятительском тупике стоял некогда дом А. П. Елагиной (владение № 4), где жили ее сыновья от первого брака И. В. и П. В. Киреевские, а у них подолгу живал поэт Языков, бывали в гостях Пушкин, Гоголь, Чаадаев, Герцен, Хомяков, Огарев, Баратынский, Аксаковы. Весело жилось в этой «привольной республике у Красных ворот», так называл ее Языков. Во время московской бури 1828 года у елагинского дома был сорван ветром и переброшен на соседний двор целый мезонин.
В глубине тупика – почти единственный в Москве по яркости общего впечатления уголок петровской Руси – дом Юсупова, ныне Военно-исторический музей. Древнейшую часть дома составляет каменный двухэтажный клуб Охотничьего дворца, построенного, по преданию, Грозным, к которому в XVII столетии были пристроены палаты боярина Белкова, в 1727 году подаренные Петром князю Г. Д. Юсупову, в роду которого этот дом и пробыл почти два века. Со стороны Большого Харитоньевского переулка цело «красное» крыльцо со львами, ведущее во второй этаж так называемого «дворца Грозного», и возобновлена в теремке бывшая там, по преданию, церковь. Заботливо сохранена и надпись о пожаловании дома Юсупову.
На идущей от Красных ворот Спасской-Садовой заслуживает некоторого внимания сохранивший еще облик XVIII века центральный дом Перекопских (бывш. Спасские) казарм, некогда дом графов Гендриковых, а еще раньше – Спасской казенной аптеки (№ 1).
На знаменитую издавна своим воскресным торгом Сухаревскую площадь выходит мощный полукруг здания бывшего Шереметевского странноприимного дома, выстроенного по чертежам Кваренги в 1795-1803 годах. Величественная полукруглая колоннада церкви и портики- подъезды по бокам придают этой богадельне-больнице впечатление дворца. Новые советские хозяева Москвы уничтожили ряд временных балаганов-лавчонок, много лет заслонявших вид на прекрасное по строгости форм здание.
Этот великолепный дом тесно связан с воспоминанием о Параше Ковалевой-Жемчуговой – дочери кузнеца и крепостной артистке графа Н. П. Шереметева, на которой он женился и для которой выстроил Останкинский дворец. Судьба Параши увековечена в народной поэзии известною песней «Вечор поздно из лесочка я коров домой гнала». Нечаянная встреча с графом сделала Парашу графиней, хотя и ненадолго: через два года после брака она умерла от родов. Смерть Параши была целым событием:
Параши голос прекратился, Князья в ладоши ей не бьют, – писал московский князь-поэт И. М. Долгорукой, а опечаленный супруг построил в память Параши странноприимный дом у Сухаревой башни – начального пункта настоящего обзора Земляного города.
За последние 25 лет улица Кропоткина (бывш. Прочистенка) в значительной степени утратила прежний свой характер улицы барских особняков, уступивших места громадам доходных домов. Но и после этих утрат улица Кропоткина с примыкающими к ней переулками сильнее других московских улиц хранит характер того «дворянского гнезда», каким была Москва чуть не целое столетие, начиная со второй половины XVIII века.
Почти на самой вершине подъема улицы Кропоткина от Пречистенских ворот, на углу Царицынского переулка, находится дом (№ 10), выстроенный М. Ф. Орловым, как говорили в Москве, незаконным сыном четвертого из семьи екатерининских графов Орловых. Блестяще образованный и остроумный Орлов был выслан из Петербурга в Москву за знакомства с декабристами. Орлов близко знал Пушкина в Кишиневе и женился на К. Н. Раевской, к которой обращена пушкинская элегия «Увы, зачем она блистает минутной, нежной красотой...». Потом этот дом принадлежал отставному кавалергарду Лихачеву, который, к соблазну прочих аристократических жителей Пречистенки, катался по улицам в шарабане с красивой актрисой Кронеберг, большой любительницей быстрой езды, судившейся за это у мирового. Дом этот Лихачев получил бесплатно. Он «занимался откупами» и, приехав участвовать на каких-то торгах, соглашался не принимать к них участия только в том случае, если один из конкурентов подарит ему свой московский дом. Этот конкурент, очень хотевший получить откуп и боявшийся лихачевского выступления, отдал Лихачеву свой дом на Пречистенке, и Лихачев, не предполагавший, в сущности, выступать на торгах, неожиданно оказался пречистенским домовладельцем.
За орловско-лихачевским домом, между двумя переулками. Царицынским и Хрущевским, раскинулась целая барская усадьба с прекрасным образчиком деревянных ампирных особняков, построенным Жилярди для разбогатевших на откупах многосемейных тамбовских помещиков Хрущевых.
В XVII веке здесь была усадьба бояр Салтыковых, и, по-видимому, от той эпохи уцелел мрачный на вид двухэтажный дом, выходящий глухими стенами в Царицынский переулок, а окнами - в сад хрущевского дома. В начале XIX века здесь жили Барятинские, и примыкающая к усадьбе Спасская церковь была их домовым храмом. В пожар 1812 года дом Барятинских сгорел, а позднее пепелище купил Хрущев.
В хрущевском доме нет, конечно, размаха найденовской виллы на Садовой, но зато он типичнее по бытовым своим особенностям, по самому материалу постройки: «здоровому» дереву, которое любили помещики, боявшиеся сырости каменных жилищ, по высокому белокаменному подвалу – жилью для дворни, по полукруглой нише для въездных ворот с переулка, по великолепной лестнице из дома в сад. Рука Жилярди придала этому типичному дворянскому дому значение первоклассного архитектурного памятника, особенно со стороны Хрущевского переулка, где над высокою каменною террасой высится очаровательный портик с восемью сдвоенными колоннами и прячущимся за ними полуразрушенным скульптурным фризом.
Напротив хрущевского дома высится мрачная громада дома штаба военного округа (№ 7), принадлежавшего до французского нашествия московским богачам Всеволожским, балы и музыкальные вечера которых были хорошо знакомы дворянской Москве. Все посещавшие столицу музыкальные знаменитости принимали участие в четверговых концертах Всеволожского. После пожара двенадцатого года дом долго стоял пустым, потом в нем помещались: Московский яхт-клуб, Политехнический музей и, наконец, окружной штаб.
Через дом от штаба – дом Толстовского музея (№ 11) – снова довольно характерный барский особняк, но уже более строгий и сухой рядом с творением Жилярди. Против Толстовского музея, на углу Мертвого переулка, стоит очень затейливый, но безвкусный снаружи и внутри дом Клуба ученых (бывш. Коншиной; № 16). Дом этот принадлежал прежде Н. П. Архарову – деятелю по усмирению Чумного бунта и екатерининскому сыщику, про которого говорили, что у него поднялась рука на самого Новикова. Московский обер-полицмейстер Архаров держал в трепете всю столицу, а от созданных им полицейских полков пошло крылатое словечко недоброго значения – «архаровец». Екатерина говорила про Архарова, что он «хорош в губернии, но негоден при дворе». Полною противоположностью этому Архарову был другой его брат – Иван, чрезмерное хлебосольство которого называлось «кувырканьем». От Архарова дом перешел к Нарышкиным, старшего сына которых убил на дуэли красавец, кутила и дуэлянт граф Ф. И. Толстой-американец, тот самый, что «в Камчатку сослан был, вернулся алеутом». Три дочери Нарышкина – гордячки и дурнушки – звались в глаза «тремя московскими грациями», а за глаза – «тремя парками». Один из сыновей Нарышкина был женат на пречистенской соседке – Хрущевой.
Через переулок, на углу (д. № 18), жил друг Карамзина, театрал князь Хованский – хозяин знаменитого в Москве шута Ивана Савельича, постоянного посетителя гуляний под Новинским и 1 мая в Сокольниках. Однажды Савельич появился на первомайском гулянье особенно богато разодетый. Князь Юсупов пригласил его погулять с собой и решил подшутить.
«– Ударь его по щеке, я тебе целковый дам, – говорил Юсупов повстречавшейся бабе, указывая на Савельича.
– Ах, батюшка, да как я смею...
– Да ведь это шут, Иван Савельич!
– Ах, батюшка, да вы меня обманываете. Целковый бы мне и годился, да это, я чаю, барин, как вы: вишь у него золотой кафтан.
Тогда в разговор вступил Савельич:
– И, ma soeur, что ты его слушаешь, он все врет. Я - князь Юсупов, меня все знают, а ты лучше его ударь, так я тебе дам три целковых...»
Баба, по словам Булгакова, «чуть было не заехала татарского князя по шее».
В 1813 году Савельич разгуливал повсюду с крестом Почетного легиона.
«– Как ты смеешь, дурак, носить это? – спросил кто-то.
– Ах, батюшка, теперь уж это стал шутовской орден, мы все его носим, всем позволено, сам гроссмейстер позволил – Наполеон Карлыч».
Впоследствии Савельич – этот сгоняет нескончаемых московских рассказов – бросил шутовство, купил себе дом и завел колониальную торговлю.
Против дома Хованских скучнейший доходный дом стиля модерн (№ 13) занял место усадьбы Шахонских, потом Новосильцевых. Стоявший в глубине сада старинный дом этой усадьбы во время коронации Александра II был нанят австрийским послом графом Эстергази. Так как дом был тесен для устройства посольского бала, то Эстергази должен был купить на сруб за 15000 рублей сад при доме, вырубил его и выстроил на месте сада громадный шатер, в котором и был дан бал и ужин.
Рядом с Хованским жила графиня Е. Ф. Орлова (№ 20). Дом стоял, по обычаю, в глубине двора, а в летние месяцы у решетки сада сидела не менее популярная в Москве, чем Иван Савельич, «дура Матрешка», всегда носившая на голове какой-то чудовищный убор из перьев. Нарумяненная, с подведенными бровями, и старом бальном туалете графини с громадным вырезом, Матрешка здоровалась с проходящими, вступала в разговоры, посылала воздушные поцелуи. Однажды она вступила в беседу с самим Александром I, проезжавшим с адъютантом по улице. Ее задорный возглас: «Bonjohr, mon cher» – привлек внимание, и адъютант был послан узнать, что это за чудище выглядывает из-за решетки.
– Я – орловская дура Матрешка, – рекомендовалась та на всю улицу.
Дура получила в подарок сто рублей на румяна. Впоследствии этот дом был куплен для покорителя Кавказа А. П. Ермолова, который в нем и умер. Еще позднее здесь жил московский «лорд Биконсфильд», как его звали в насмешку, В. Д. Коншин, дом которого славился полным отсутствием книг: на весь дом была одна книга – официальное описание коронации Александра II.
Соседнее здание пожарного депо принадлежало в прежнее время генеральше Ермоловой, было куплено в казну и перестроено в стиле империи для пожарного депо.
По другой стороне улицы, между Дурновым и Полуэктовским переулками, на месте дома № 17 тянулась до самой Остоженки усадьба усмирителя Пугачева А. И. Бибикова, у которого бывала здесь п гостях Екатерина.
Соседний дом Академии Генерального штаба (№ 19) интересен по архитектурным своим деталям, и в особенности двумя балконами-лоджиями. Смежный дом Музея новой западной живописи (№ 21) принадлежал Сушковой, которая влюбилась в Италии в парикмахера, вышла за него замуж и купила мужу графский титул, став графиней Грациани. Сама она жила за границей, а дом нанимали Челищевы, устраивавшие большие балы. В коронацию Александра II в доме Грациани жил английский посол Гронвиль, у которого случился на балу скверный анекдот с несвежими раками, давшими пищу московским острякам.
По правой стороне улицы, за зданием пожарного депо, начинается Обуховский переулок, в котором жила гроза Москвы барыня-самодурка и сваха Н. Д. Офросимова, воплощенная Толстым в «Войне и мире» в фигуре Ахросимовой. Своего добродушного и кроткого мужа Офросимова, по ее признанию, тайно похитила из отцовского дома, а потому не стеснялась с ним: однажды, повздорив с ним на улице в открытой коляске, она, не долго думая, сорвала с головы мужа парик и выбросила его на мостовую. Свои отношения к детям старуха определила краткою фразой: «У меня есть руки, а у них щеки». На балу в Благородном собрании, выругав за непочтительность Свербеева, Офросимова принялась с ним гулять под ручку среди танцующих, путая фигуры, и приговаривала: «Мне, мои милые, везде дорога», – и танцующие действительно почтительно от нее сторонились. Матери, вывозя дочерей на балы, наказывали им:
– Смотрите же, если увидите старуху Офросимову, подойдите к ней, да присядьте пониже.
Был с пей раз и такой случай. Днем она спала и не знала, что прошел проливной дождь, а вечером, по случаю хорошей погоды, поехала кататься на гулянье. Увидав грязь, Офросимова подозвала к себе полицейских и принялась их отчитывать: «Боитесь пыли и так поливаете, что грязь по колено. Подлинно – заставь дураков богу молиться, так лоб разобьют» и т. д.
Дальше, по той же стороне улицы, у дома № 26 уцелели старинные ворота дома брата И. С. Тургенева – Николая.
На углу Левшинского переулка громадный дом Академии художественных паук (№ 32) принадлежал пензенским богачам Охотниковым и славился до сих пор сохранившеюся танцевальною залой с хорами для музыкантов. Позднее в этом доме много лет помещалась Поливаневская гимназия.
Против этого дома, рядом с Троицкою церковью, идет к Остоженке переулок Кропоткина (бывш. Штатный), где жил П. А. Кропоткин (д. № 26; ныне Кропоткинский музей).
14 февраля 2019 г.
. , .