Правда архитектурного мэра Москвы

Миссия Любовь политиков и начальства к красивым словам общеизвестна. Поэтому статья Юрия Лужкова «Что такое столичный архитектурный стиль?», некоторым образом, удивила своей откровенностью. Но это удивление, скорее всего, было преждевременным. Ведь откровенные мысли вслух мэра Москвы так и не вызвали возмущенных (или иных) дискуссий. Возможно, именно уверенностью власти в том, что общество не видит смысла в дискуссиях (ведь власть все равно сделает по-своему!) можно объяснить подобную откровенность мэра. � под обреченное молчание общественности списки снесенных старинных домов в центре Москвы пополняются: исчез последний старинный дом на Тургеневской площади, на Сивцевом Вражке заменен новоделом дом Аксаковых, а поминальные свечи и траурные шествия к руинам «Военторга» не воскресят его. Это природа может самовосстанавливаться, а памятники – если они погибают, то это навсегда. Не будучи архитектором или специалистом по истории искусства, Лужков в своей статье рассказывает о том, что же такое московский архитектурный стиль. Не стоит этому удивляться – ведь он как-никак градоначальник столицы, и кому как не ему раскрывать эту тему. А тем более учитывая его огромное желание не просто исполнять свой долг на данном отрезке истории, но и войти в эту историю. Обратите внимание, с каким пиететом он пишет само слово «история» с заглавной буквы! А судя по тому, с каким размахом проводится реконструкция, вполне просматривается параллель с «великой реконструкцией» 1930-х Кагановича. Миссия, однако. Хуже всего, что статья обнажила то, что желательно было бы скрыть не только от публики, но и от себя самого. Поскольку если у сограждан ещё теплилась надежда, что вся «цивилизаторская» практика «великого Реконструктора» была, некоторым образом, неосознанной, то статья Лужкова продемонстрировала прекрасное понимание им происходящего. Мало того, Лужков пытается примерить на себя роль этакого просветителя темных, неразумных масс разных там защитников старины. Таким образом, мы получили возможность понять, насколько опасна теория, подведенная под разрушительную практику «реконструкции». Детали То, что статься мэра не блещет избытком знания азов истории московской архитектуры не столь удивляет, сколь удивляет уверенность, с которой преподносятся очевидные ляпы. Непонятно, по какой причине Лужков считает дом Пашкова «единственным сохранившимся в столице творением Баженова», хотя общеизвестно, что причастность Баженова к этому зданию документально никак не доказана. К сотворению дома Пашкова причастен М.Ф. Казаков – другой великий зодчий. А вот павильоны в Царицыне действительно принадлежат Баженову. «Русский авангард» 20-х не имеет корней в предшествующих этапах«, – ещё одно сомнительное изречение Лужкова, и это при том, что преемственность дореволюционного модерна и послереволюционного конструктивизма основательно прослежена и обоснована известными исследователями. Спорным выглядит также утверждение Лужкова, что лишь в ХХ веке возникла идея массовой охраны архитектурных памятников, хотя известно, что еще в начале XIX века издавались охранные указы русских царей, пытавшихся таким образом остановить излишнюю ретивость столичных градоначальников. Наше пристальное внимание к таким деталям не стоит воспринимать как предвзятое отношение. Спору нет, в обязанности мэра не входит отличное знание истории архитектуры. Другое дело, что, приступая к такой важной теме, как сама архитектура и охрана её памятников, следует более тщательно просеивать исторический материал, дабы избежать вышеописанных неточностей. Впрочем, дело даже не в неточностях, здесь интереснее другое – идеи, иллюстрируемые приведенными высказываниями. Например, Пашков дом упоминается в связи с тем, чтобы лишний раз напомнить о том, что «федеральное Министерство культуры все никак не найдет денег на заботу о нем», хотя дом «разрушается уже добрых два десятка лет». А между тем в доме развернулась настоящая реставрация – не замена бетонной копией с подземными автостоянками, а действительно Реставрация с большой буквы, – подлинная, дорогостоящая реставрация, с бережным восстановлением, укреплением, просушиванием. Одним словом – научная. Другой исторический экскурс Лужкова явно выглядит как намек на не в меру ретивых (по мнению Лужкова, конечно же) защитников старины, которым пора, наконец, осознать, что своими действиями и открытыми письмами они «мешают» рождению нового и великого. «Если бы высота новых зданий всегда соответствовала высоте окружающей «исторической» застройки», то великие готические соборы никогда не появились бы – резюмирует Лужков. Конечно, звучащая в словах мэра завуалированная аналогия всего строящегося сегодня в Москве с «великими готическими соборами» несколько преждевременна, как и предложение, прозвучавшее в 90-е годы ХХ века, внести бетонный храм Христа Спасителя в список памятников мирового наследия ЮНЕСКО. Возможно, прежде нужно хотя бы понять, что такое собственно памятники. Старое и новое Тезисы о старине и новизне, прозвучавшие в статье Ю.Лужкова, к сожалению, не так новы. Они повторяют аргументы, звучавшие ещё во времена реконструкции 1930-х годов. Начиная с тех переломных лет, нам пытаются внушить, что город- это не музей, что он должен меняться, развиваться. Проблема в том, что с этими постулатами никто и не собирается спорить. Ведь те же защитники старины и реставраторы вовсе не против каких-либо изменений и реконструкций, вовсе не хотят остановить время. Они лишь просят не ломать ту или иную исторически или архитектурно ценную постройку только лишь для того, чтобы на её месте возводить некое подобие этой ценности (например, разрушить древний Алексеевский монастырь, чтобы воздвигнуть храм Христа Спасителя), и настаивают на поиске иных вариантов решения возникающих градостроительных проблем. Защитники старины в ответ слышали не только требования не стоять на пути прогресса и преобразований, но и ссылки на исторические примеры в прошлом (хотя вряд ли можно гордиться тем, что мы по своему отношению к памятникам стоим на уровне представлений XV века или середины XIX столетия). Эти ссылки не совсем оправданы, так как уже в середине XIX века подобные явления критиковались вовсю как европейским, так и российским общественным мнением. Сталин, отдавая в 1934 году распоряжение о сносе Сухаревой башни, был убежден, и откровенно заявил об этом, что советские люди сумеют создать более достойные образцы архитектурного творчества. В те времена это звучало убедительно. А вот в наше время власть изъясняется языком, который требует отдельного изучения – и не только с лингвистической стороны (для любителей русской словесности это прекрасная возможность убедиться, что язык также подвержен «реконструкции», и оценить специфический новояз властей), но и с логической. Постановление правительства Москвы о «реконструкции» комплекса «Военторга» (2003 г.) начинается так: «В связи с важным градостроительным значением сохранения (выделено нами) в историческом центре Москвы зданий бывшего Центрального Военного универсального магазина...», и ниже – разъяснение: «со сносом всех строений» (также выделено нами). Вся беда в том, что этот, бессмысленный, на первый взгляд, набор слов вовсе не так уж лишен смысла, учитывая, что снос стал в современной Москве разновидностью сохранения и даже реставрации памятников архитектуры. К сожалению, печальный пример «Военторга» далеко не единственный. Пройдитесь по городу, посмотрите на некоторые московские памятники. После реставрации их подлинная самобытность заменяется прикидывающимся старинным свеженьким кирпичом и бетоном. Подлинность , лежащая в основе признания памятника как такового, выведена далеко за скобки. Примеров тому, к сожалению, множество. Возьмем хотя бы дом Трубецких на улице Усачева. По отзывам специалистов – самый старинный деревянный дом в Москве. Он подвергся новомодной «реставрации», то есть – снесен и построен заново из бетона. В Малом Толмачевском переулке распложен сложенный из кирпича особняк, который в старых путеводителях упоминается как образец деревянного зодчества. А домик в Столешниковом переулке, а флигель усадьбы Долговых, тоже, кстати, приписываемой Баженову, а внесенный М. Ф. Казаковым в знаменитые «Альбомы» лучших строений Москвы дом на улице Сергия Радонежского? Мы перечислили только часть потерявших подлинность памятников архитектуры. А на очереди ещё целый список объектов, которые власти намереваются «воссоздать» после их благополучного разрушения. В документах все это не называется сносами и утратами. Проекты согласуются, утверждаются и осуществляются с маленькими уточнениями типа «с заменой конструкций», «с заменой материалов». Это очень дальновидно, поскольку в случаях обращения защитников памятников в прокуратуру, та не находит оснований для возбуждения дел, так как в документах нет ни слова о сносах, запрещенных законом. Единственный случай противодействия правоохранительной системы властям относится у 1994 году, когда городской прокурор Г.С.Пономарев осмелился указать мэру на нарушения следствие распоряжения Лужкова о сносе палат XVIII века на Кадашевской набережной, числившихся в списке охраняемых памятников. Реакция мэрия была слишком оперативной: прокурора Пономарева перевели в структуры городского правительства, а в Москве в том же 1994 году снесли ещё два старинных дома на той же набережной. Все, происходящее с памятниками, городские власти и лужков, в частности, нередко объясняют аварийным состоянием старинных зданий и памятников, которое не оставляет иного выхода, как снос и новая застройка. Но те же власти, и тот же Лужков не желают обсуждать вопрос , по чьей вине сотни исторических памятников находятся в столь плачевном состоянии, и кто ответствен за их исчезновение в результате ставших довольно распространенными «случайных» пожаров и «самообрушений», а также далеко не случайных поджогов. Параллели, параллели... Вопрос – «Что такое столичный архитектурный стиль?» возник не сегодня. Сегодня беспокоит другое: архитектурный стиль диктует мэр Москвы Ю.Лужков, а вся архитектурная элита ему в этом способствует своим подобострастным конформизмом, переделывая проекты по его замечаниям. А ведь архитектурой, да и любой другой сферой, должны заниматься профессионалы, дилетантизм и всеохватность хороши в виде хобби. Однако все упирается в финансы, а они – у Лужкова, субсидирует проектирование он, а благодарные субсидируемые включают его во все мыслимые и немыслимые проекты. Посмотрите состав редколлегии второго тома «�стории русского градостроительства», и там вы найдете имя Лужкова. Скорее всего, также в благодарность за финансирование издания... В этом контексте напрашиваются параллели с эпохой предыдущей «Великой Реконструкции». � тогда имя и цитаты «отца всех народов» можно было обнаружить в научных книгах по любой теме. Параллели хоть и невольные, но вовсе не случайные. Сегодня одобрительные отзывы за подписью Лужкова можно встретить, например, даже в фундаментальном томе исследований о жизни графа Н.П. Шереметева не говоря уже о повсеместно мелькающих – «согласовано с правительством г. Москвы», «одобрено лично мэром Юрием Лужковым» и т.д. В качестве реплики в сторону скажем, что, к счастью, в истории Москвы были и другие, менее амбициозные градоначальники. Вспомним хотя бы Найденова, бывшего московским городским головой в позапрошлом веке, который на собственные средства издал альбомы храмом Москвы (кстати, называемые историками «найденовскими). В этой истории главное не то, что Найденов издал альбомы на свои средства, а то, что причастность его к изданию скромно обозначена лишь инициалами в предисловии (отметим в скобках – нерасшифрованными инициалами). Ну а наше время диктует совсем другие параллели, которые мы приведем, не сопровождая их комментариями. Год 1938-й: «Генеральный план реконструкции Москвы, созданный по прямым указаниям и под непосредственным руководством… товарища Сталина». Год 1999-й: «Под руководством мэра Москвы разработан и одобрен Правительством Москвы… проект нового Генерального плана развития города». Год 1938-й: «Товарищ Сталин… неоднократно созывал у себя совещания по вопросам реконструкции столицы», «дал указание», какой должна быть ширина новых улиц». Год 1997-й: «Отец города» не только каждый день следил за строительством из своего кабинета, но и поправлял авторов проекта (строительство «Усадьбы-Центр»). В основном он приложил руку к стеклянной крыше 16-этажной башни. Ни один архитектор никогда бы не рискнул поднять ее выше флага, гордо реющего над мэрией. Это сделал сам Лужков» («Московские новости», 1997, № 4). Как говорится, имеющий уши да услышит, то бишь увидит несомненное сходство эпох. Сходство сходством, но надо отметить и различия, в той же мере неутешительные. Речь идет о «феномене», открытом Лужковым. «Можно было бы серьезно обсудить тот феномен, что в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала, – пишет Лужков в «�звестиях». – Потому что смысловая, историческая и культурная «нагрузка», которую несет в себе такая копия, часто может быть и богаче, и глубже первоначального архитектурного решения. В том числе и поэтому пренебрежительное отношение к так называемым «новоделам» является весьма и весьма поверхностным». В понимании Лужкова копии представляются богаче и глубже оригиналов. Смысловая и культурная «нагрузка» наших дней (сиречь – эпохи Ю.М. Лужкова) оказывается не менее, а то и более, ценной, чем та же самая «нагрузка» историческая , то есть «нагрузка» подлинности? Что это если не дилетантизм, хотя даже непосвященному понятно, что какая-нибудь вещица пятисотлетней давности ценна не своей функциональностью, быть может, уже утерянной, а именно стариной – то есть подлинностью и уникальностью. Как ни странно слышать такие утверждения из уст мэра города с тысячелетней историей, ещё страннее, что звучат они убедительно. Но если следовать логике московского градоначальника, то охрана памятников как таковая теряет свою смысловую «нагрузку», и становятся совершенно лишними любые законы об охране культурного наследия, различные списки памятников, разнообразные ведомства по их охране. Какие памятники им охранять? Те, что с новой исторической «нагрузкой»? Слово «памятник» имеет в своей основе корень память. О какой памяти печется Лужков? После 1917 года Москва потеряла так много, как будто наследство, оставленное предками, в спешке разбрасывали горстями. К 1941 году половина культурно-исторического наследия столицы, существовавшего в 1917 году, была уничтожена. Нечего и говорить, что 1941-го по 1991-й наследства не прибавилось. Уж, казалось бы, такие потери должны были научить более бережному отношению к оставшимся памятниками. Ан нет... Список утраченных навсегда особо ценных архитектурных памятников составили 55 творений известнейших российских зодчих. От одного только перечисления их имен становится до слез больно, не говоря о знаменитых обитателях уничтоженных домов: Баженов и Казаков, Шехтель и Пушкин, Рылеев и Грибоедов, Герцен и Аксаков, Сухово-Кобылин и Алябьев, Белинский и Плевако, Брюсов и Нечаев, Сухово-Кобылин и Алябьев, Есенин и Островский … Подлинность уходит, уступая место «евроремонту», радующему глаз разве что эмигрантов, посетивших столицу спустя десятилетие. Витрины, офисы, бутики, казино и рестораны, подземные автостоянки, казино и рестораны… Москва сегодня – европейский город. Но «европейский» облик Москвы на самом деле обманчив, поскольку европейские города, а тем более столицы, относятся к своей истории несколько иначе – по-европейски. В Барселоне можно побродить по остаткам поселения времен Римской империи, расположенного под землей. В центре Эдинбурга, опустившись в подвал, вы попадаете в многоэтажный старинный город, бережно раскопанный и сохраняемый. А в центре Москвы, у стен Кремля – бетонное подземелье Манежа нового, пепелище Манежа исторического, пустырь на месте «Военторга» и «новодел» на месте Теплых рядов на �льинке (можно продолжить перечисление, но стоит ли). Невысказанное В своей статье мэр Юрий Лужков сказал и высказал много любопытного. Однако гораздо больше информации осталось между строк. Сделаем вид, что Лужков всего лишь забыл упомянуть об обсуждаемых в СМ� и в самой столице планах сноса в Центральном административном округе сотен домов, искусственно доведенных до степени крайней «ветхости. (Странно, не правда ли, что за пределами ЦАО не обнаружено подобного количества «ветхих» зданий и вся «обветшалость» сконцентрирована только в Центре?) Ведь ни для кого не секрет, что псевдоисторическими статьями не скрыть ни экономическую подоплеку реконструкции, ни практику дележа площадей в новостройках между инвестором и этим самым правительством. Экономическая заинтересованность городской власти и частного застройщика в замене старинных зданий «новоделом» лежит на поверхности проблемы. Может быть, поэтому об этом прямо ни в одной статье не говорится, как не говорится о переселении московских старожилов из центра, не говорится об их неравной борьбе с застройщиками за право на жизнь в собственных квартирах, когда их пытаются включить в очередной инвестиционный проект. Не говорится об утвержденных еще в 1970-е годы «заповедных зонах» Москвы, которые при Лужкове стали зонами массового нового строительства (речь идет о Замоскворечье, Остоженке). Не говорится о сносах зданий в охранной зоне Московского Кремля. Возможно, обо всем этом не упоминается в статье для того, чтобы мэру было сподручнее произнести сакраментальное: «Москва в архитектурном смысле – город очень молодой». Всё правильно, пройдет ещё какое-то время – и её можно будет считать новорожденной, в метрике которой в графе «Отец» будет стоять – Юрий Лужков.