Бетонная «старина», или Не навреди!

Сегодняшняя Москва, наполненная живописными романтическими руинами, представляет широкий простор для деятельности архитекторов-реставраторов. Однако, судя по всему, этой возвышенной профессии ещё долго придется оставаться невостребованной, или мало востребованной, ибо система реставрационной школы лежит в руинах, и есть подозрения, что московские реставраторы отброшены к тому уровню, который был пройден лет сто назад. Сложившаяся к началу 1990-х годов методика научной реставрации была вершиной почти полуторавекового труда архитекторов-реставраторов и ученых смежных специальностей. Реставрационные эксперименты ХIХ века носили антинаучный характер, так как их целью было создание некоего образа, соответствующего представлениям реставраторов о прошлом, а вовсе не восстановление первоначального вида памятника. Создание подобного романтизированного образа становилось возможным ценой гибели реставрируемого объекта. Сегодня уже никому неизвестно, как на самом деле выглядели многие «отреставрированные» памятники прошлого, например, древние палаты Печатного двора на Никольской или же Пряничный теремок, выстроенный в 1870-х годах реставратором Артлебеном на основе менее привлекательного подлинника. Подобного рода работы были названы «стилистическими» и вызвали протест мировой общественности, ведь ещё в1849 году английский теоретик искусства Джон Рёскин писал: «Реставрация – есть наиболее полный вид разрушения здания, которое оно может претерпеть». Стилизации со временем были заменены более научным методом – археологическим, который основывался на ином отношении к памятнику. Памятник архитектуры рассматривался как авторское произведение искусства, нечто вроде антиквариата, ценность которого возрастает от степени сохранности именно элементов подлинности. При таком подходе даже возрождению первоначального вида не являлось абсолютным приоритетом. Образно говоря, в основу метода положена сентенция Анатоля Франса: «Памятник архитектуры — это книга, в которой каждое поколение написало по странице. Не надо портить ни одной из них». Консервация всех ценных, важных наслоений, иллюстрирующих историю здания – вот основа этого метода. Признание реставрации некоторого рода «печальной необходимостью» привело к созданию в 1964 году Венецианской хартии – основного документа, который призван регламентировать деятельность реставраторов. Как и в клятве Гиппократа, основным посылом которой является: «Не навреди!», в хартии указывается на то, что реставрация должна производиться «в исключительных случаях» и (что особенно следует отметить) «реставрация должна прекращаться там, где начинается гипотеза». Глядя на то, что происходит сегодня с Москвой, невольно начинаешь думать, что наши реставраторы хартию либо не читали, либо вовсе не знают о её существовании. Можно привести ряд примеров, свидетельствующих о том, что в этой области балом правит далеко не научный метод реставрации. Чтобы не быть голословными, приведем пример дома №3 на проспекте Мира. Несколько лет назад здесь был уничтожен удивительный образец гражданского зодчества ХVII века. Взамен этой жемчужины, в 2004 году возвели некое подобие на железобетонном каркасе. Эта история заслуживает гораздо более пристального внимания, поскольку является своего рода прецедентом намеренного сноса столь древнего памятника, правда, с последующим воссозданием. Этот казус может служить примером того, что в некоторых случаях снос памятника был бы меньшим злом, нежели подобное воссоздание, поскольку есть опасение, что это только начало и впоследствии такое отношение вполне может стать нормой. Ведь для построек XIX века такая практика уже стала вполне обычной. Располагавшаяся во дворе дома старинная усадьба Евреиновых гипотетически принадлежала сподвижнику Петра I Брюсу. Кроме того, в 1869 году здесь обитал террорист Нечаев и здесь же, в его квартире, проходили тайные собрания, которые послужили Достоевскому фактическим материалом его романа «Бесы». Под предлогом начавшегося ремонта в 1997 году с этого дома была снята кровля (кстати, заметим, что дом находился под охраной в качестве вновь выявленного памятника). Естественно, что после этого дом начал разрушаться прямо на глазах, и не прошло и четырех лет, как был разобран – по причине ветхости. Не забудем отметить, что произошло это, разумеется, по согласованию с Государственным управлением охраны памятников. При этом сохранена была лишь часть сводчатых помещений цокольного этажа. И вот теперь дом заново выстроен, однако, судить о степени соответствия копии оригиналу мы вряд ли сможем, так как все работы проводились тайно. Одно можно сказать с уверенностью: если тщательно воссозданные «нарышкинские» наличники в его угловой части на самом деле точно скопированы с подлинника, то Москва, увы, безвозвратно потеряла редчайший памятник ХVII века. К сожалению, в числе важных этапов обесценивания московского строительного антиквариата можно назвать, как это ни парадоксально, воссоздание Казанского собора на Красной площади. Вокруг воссоздания собора, начавшегося в 1993 году, было много споров. Но в итоге замена была признана целесообразной, ведь речь шла не о какой-то усадьбе, а о возрождении национальной святыни и восстановлении целостности ансамбля Красной площади. Вот тут-то и произошел опасный перелом в массовом сознании: действительно, зачем тратиться на дорогостоящую реставрацию, когда можно легко и просто заново отстроить памятник, причем из надежных современных материалов, и при этом он будет такой же, и даже лучше прежнего. Следствием этого стала захлестнувшая Москву волна сносов «с последующим воссозданием». Сначала под нож «косметических хирургов» от архитектуры попал XIX век, потом в поле зрения плавно очутился век ХVIII. Сегодня в Москве нередко можно увидеть пустырь с совершенно бессмысленной в этом случае вывеской «Реставрация памятника архитектуры», в то время как новоделы, как это ни звучит абсурдно, принимают участие в конкурсе на лучшую реставрацию года. Похоже, постепенно теряется и сам смысл слова «реставрация». В 1960-е годы памятнику, возраст которого исчислялся тремя столетиями, уже был неприкосновенным. Причем обследовавшие древние здания специалисты часто добавляли сотню лет, зная, что XVI век ценился выше XVII-го. Картина резко изменилась за последние 10-15 лет. Прежде памятники, сохранившиеся от допетровской эпохи, были застрахованы от сноса самим своим возрастом, а вот не так давно комиссия согласовала снос палат на Малой Якиманке, 22, относящихся ко второй половине XVII века, видимо, посчитав их слишком невзрачными. Реставрация допетровских палат, расположенных на Раушской набережной, во дворе дома №22, на первый взгляд, проведена на хорошем уровне. Древние фасады перелицованы и смотрятся как новенькие, а вот просевшие карнизы – это единственное, что подтверждает подлинность. В Европе, в отличие от нас, принято беречь и, наоборот, подчеркивать возраст строительного антиквариата. Там стены старых домов покрыты зондажными раскрытиями, потому что хозяева гордятся свидетельствами древности своих владений. К сожалению, от мнения профессионалов сейчас мало что зависит. Бывает и так, что архитекторы, произведя добротную, добросовестную реставрацию старого здания, вынуждены впоследствии достраивать по воле заказчика парочку этажей. Нонсенс, конечно. Такие явления ведут к тому, что понижается уровень требований к самой реставрации памятников. В качестве примера приведем реставрацию древних палат на Большой Ордынке,7. Много лет один из старейших домов Замоскворечья стоял заброшенным. Со временем вся штукатурка с него осыпалась, однако под ней была обнаружена оригинальная кладка большемерных кирпичей, а также просматривавшиеся из-под барочных наличников остатки фронтонов древних окон. Причем одно окно – с кованой решеткой XVII столетия – сохранилось почти целиком. К сожалению, ещё до начала реставрации оно было уже кем-то выломано. Но на этом испытания многострадального дома не закончились. Большая часть памятника сползла в котлован строящейся по соседству многоэтажной гостиницы. И, наконец, последний гвоздь в гроб дома забили инвесторы совместно с реставраторами. И мы получили в результате наиболее полный вид разрушения вкупе с забвением культурного опыта. А выглядит все это в итоге так: фасады дома перелицованы и оштукатурены цементом по металлической сетке, на месте старых, подлинных, наличников появились окошки с совершенно другим рисунком (ни о каком повторении речи нет), исчез древний киот на главном фасаде. Что же это, если не разрушение и уничтожение? А ведь современная реставрационная методика могла бы стать отличным ходом – одновременно и коммерческим, и практичным, и патриотичным. Почему бы не приспособить старинные здания в соответствии с современными требованиями, сохранив при этом оригинальную самобытность памятников? Настоящие реставраторы из любого реставрационного бюро, скорее всего, с большой охотой согласились бы провести работу не по « воссозданию с элементами памятника», а именно восстановлению «под ключ» какой-нибудь жемчужины и вручить инвестору с девизом: «Боярский быт, которого вы достойны! Полная историческая идентичность XVII века плюс современный комфорт XXI века». Приведем близкий пример: здание ресторана «Пушкин» на Тверском бульваре решено в барочном стиле, мало того, из-под его как бы осыпавшейся штукатурки выглядывает как бы подлинная кладка. То есть стремление приблизиться к идентичности налицо. И в то же время руководство ресторана, получив подлинный антиквариат в свою собственность (имеется в виду знаменитая усадьба Римского-Корсакова), не долго думая, уничтожили его. Конечно, среди современных московских реставраторов много и отличных профессионалов старой закалки, которые умеют ценить действительные подлинники и отвоевывать их у тяжелой поступи времени, но существует и другое отношение к этой проблеме и оно проникает в массовое сознание, становясь разрушительной силой. «Вновь воссозданное» (сиречь построенное заново) не может заменить подлинно научную глубокую реставрацию, сохраняющую для потомков первозданную красоту памятников старины.